Ямамото не двигался, не верил своим глазам; где-то в глубине души он до сих пор считал, что Сквало взрослый, рассудительный, непробиваемый мудак. (с)
- Быстрее, поезд отправляется, - одетый в красное машинист приготовился захлопнуть дверь за спиной последнего вошедшего в вагон ученика. - - Вот и отлично, - Мэри проталкивалась вперед, ища свободное купе. Элайза шла за ней – тащить подмышкой клетку с Эйви было неудобно, да и громоздкий чемодан сильно мешал. Толпа понемногу рассасывалась, и наконец, удача улыбнулась подругам в самом конце вагона. В купе никого не было, и девушки с облегчением внесли чемоданы и захлопнули за собой дверь. - Поезд стремительно набирал скорость и, преодолев поворот, выехал из серого, наполненного серым туманом и гудками машин Лондона. Небо, начавшее темнеть еще утром, окончательно утонуло в грозовых облаках, не пропускающих ни единого луча света. Все предвещало скорую грозу, что изрядно портило и без того подпорченное настроение. - - Скорей бы ужин. Я сегодня не успела позавтракать. – Мери устроилась на сиденье и выглянула в окно, убирая с глаз рыжие волосы. За лето она здорово похудела и обзавелась отличным загаром, чего нельзя было сказать об Элайзе – сколько бы времени та не проводила на солнце, кожа оставалась первозданно-бледной, будто солнечные лучи ее даже не коснулись. Поезд все набирал скорость, и пейзаж за окном стремительно менялся. Теперь мимо проносились поселки с разбитыми вокруг них садами и огородами вперемешку с засеянными полями. - - В Хогвартсе поешь, - Элайза устроилась напротив подруги и стала вглядываться в пейзаж за окном. Лондон всегда наводил на нее тоску. Стоило ступить на запыленную платформу, ей начинало казаться, что всю оставшуюся жизнь ей суждено провести в холоде и мраке. Она и сама не понимала, откуда взялось это чувство. Возможно, дело было в том, что дома ее не ждало ничего радостного, а может, так действовало отсутствие друзей. Последний раз ее жизнь освещалась дружбой вне стен школы в одиннадцать лет, а после поступления в Хогвартс все ниточки оборвались. Вечно пропадающий на работе отец и старшая сестра, достающая нравоучениями – вот и все развлечения, увиденные ею летом. – Как лето прошло? Давай рассказывай. Ты писала, что была на юге. - - Да, на Канарах. – Мери откинулась на спинку сиденья и расплылась в улыбке, от чего стала похожа на внезапно взошедшее среди мрачного небосвода солнце. Эйви громко ухнула, просясь на волю – свободолюбивая птица не выносила вынужденного заточенья за прутьями клетки точно так же, как Элайза – летние каникулы. – Целый месяц отдыхали. А у тебя как? - - Да скука смертная, - Элайза откинулась на сиденье, скрестив руки на груди. Рассказывать о прошедших в гордом одиночестве каникулах совсем не хотелось. – Бетти снова прочитала мне нотацию о пользе отношений. Раз этак триста. Можно подумать, это в жизни самое главное. Хочет, чтобы я нашла себе парня, у нее он, видите ли, есть. Что, если нет личной жизни, то я и не человек что ли? - - Никогда не понимала твою сестру, - хмыкнула Мери, оценив настроение подруги. Хамелеон – так назвала бы ее Элайза, будь у нее возможность. Так уж сложилось, что Мери всегда подстраивалась под окружающих ее людей. Собственно говоря, ничего дурного в этом не было. Чуткость рыжеволосого солнышка играла ей на руку, делая центром компании и даря любовь окружающих. Порой рядом с холодной, хмурой Элайзой она выглядела карикатурой. Впрочем, контраст дружбе не мешал. – Она тебя уже сосватала? Или нашла кандидатов? - - Нашла, как же, - поковырявшись с вечно заедающим замком, староста Когтеврана выпустила Эйви из клетки. Та благодарно ухнула и вылетела в наполовину распахнутое окно. За сову переживать не стоило – вернется как раз к тому моменту, когда поезд затормозит у станции Хогсмид. Да и почему быть не предоставить ей свободу, если и так никакой почты не предвидится? За все лето ни одного письма. Да и кто ей напишет, кроме Мэри, конечно, но у нее своя сова. - - О, какие люди, - дверь купе скрипнула, отворяясь. На пороге возник Эдмунд Ортис собственной персоной. На груди – значок старосты. Длинные, собранные в хвост волосы, за лето, кажется, еще больше отросли. – Давно не виделись. - - Здравствуй, Эдмунд, - она очень старалась, чтобы голос звучал мягко. В конце концов, он не виноват, что слава от назначения старостой так вскружила ему голову. По правде сказать, Элайза ему даже немного сочувствовала – весь прошлый год он ходил мрачным и нелюдимым, выполняя трудные на тот момент обязанности старосты. Тайная комната, открытая неизвестно кем, напугала не только преподавателей и всю школу вообще. – Зачем пришел? - - Поздороваться, зачем же еще? Как делишки? Ты почему не в вагоне для старост? – Эдмунд скользнул в купе и приземлился на свободное место. – Как лето пролетело? - - Плохо, - скрывать свое настроение никогда не входило в привычки Элайзы Истон. В отличие от тактичной, доброжелательной Мери, весь класс знал, что у нее проблемы благодаря мрачному выражению лица и особой неразговорчивости, стоило тучам сгуститься на горизонте. - - Не переживай. – на его лицо набежала тучка, рукав скользнул по до блеска отполированному значку. – Видели, что писали в газетах? - - Про этого Хагрида? Видели, конечно. Только как-то странно…. Не похож он на убийцу. Маленький еще. - - Маленький? Да он под два метра ростом, - запустив руку в карман мантии, Эдмунд извлек оттуда свернутый номер «Ежедневного пророка». – Видели, что здесь? - - Не видели. А что? - - Ничего. Диппет никому пикнуть не дал. Или Министерство. И это, как его там, Реддл тоже помалкивает. - - Кто? – Элайза уже протянула руку к номеру «Пророка», но остановилось. Имя казалось ей смутно знакомым. – Это тот, который поймал Хагрида? - - Он самый. Получил табличку за особые заслуги перед школой и ходит тише воды, ниже травы. Интересно, с чего бы? Есть же, чем гордиться. - - В любом случае я рада, что вся эта история закончилась, - Мэри отвлеклась от созерцания пейзажа за окном. – Я же была первая в списке. - - Обошлось и ладно. Не будем об этом. – по правде сказать, от истории с наследником Слизерина по спине пробегали мурашки. Один только труп девочки, найденной в туалете, чего стоил. Как бы ни старалась администрация школы умолчать о случившемся, факт оставался фактом – убийство все же было совершено. Паника, страх и подозрения поселились, казалось, в каждом уголке замка, и житья совсем не стало. Оставалось только радоваться, что все это закончилось. Закрытия школы Элайза бы не пережила. Одна только мысль о возвращении домой повергала ее в уныние. А ведь попечительский совет действительно собирался закрыть Хогвартс. – Ладно, пойдем. Нам еще коридоры патрулировать. Мери, увидимся. - Старосты поднялись с мест и вышли из купе. Вагон мерно покачивался на рельсах, в коридоре было пусто. - - Как думаешь, в этом году клуб слизней будет собираться? – Эдмунд приоткрыл дверь вагона, пропуская Элайзу вперед. - Вагон для старост почти ничем не отличался от остальных вагонов поезда с той только разницей, что здесь было размещено несколько столов. Все старосты уже прибыли на место и теперь сидели в разных углах вагона, тихо переговариваясь. Не успели Элайза с Эдмундом занять свои места, как в купе ворвался профессор Слизнорт. Толстый, сияющий улыбкой и с усами, которым позавидовал бы любой морж. - - Добрый день всем, - обвел он взглядом присутствующих. Элайзе показалось, что он сейчас начнет тереть руки в предвкушении. Смотрел он на всех как смотрит коллекционер на недавно приобретенные коллекционные экспонаты, теряясь в догадках, на каком аукционе за них дадут больше денег. – Настало время для очередного собрания. В этом году я приглашаю всех старост. Решил расширить свой клуб. Давайте знакомиться. Я имею в виду тех, кого я пока еще не знаю. – подтянув длинноватые ему брюки, Слизнорт уселся в одно из кресел. – Начнем с вас, мисс. С вами я еще не знаком. – взгляд его сияющих глаз остановился на Элайзе, которой отчего-то стало не по себе. Никогда не испытывавшая тяги к публичным выступлениям, она даже растерялась. - - Элайза Истон. Факультет Когтевран. Шестой курс. – наконец произнесла она. Что еще можно сказать о себе Элайза не знала. Прекрасно сдав СОВ, она все же не могла похвастаться блестящими знаниями по какому –либо предмету, а Слизнорту нужны были выдающиеся ученики, о чем все прекрасно знали. – Собираюсь поступать на мракоборца, - добавила она неуверенно, не зная, что еще можно о себе сказать. - - Очень хорошо,- Слизнорт потер ладонью о ладонь. – Я слышал, вы набрали рекордное количество баллов по Защите от Темных Искусств. Мне сказала профессор Вилкост. Итак, кто у нас дальше? - Повинуясь его взгляду, каждый староста встал и представился. Судя по всему, многие чувствовали себя не в своей тарелке, и Элайза немного расслабилась. Зачем она понадобилась Слизнорту девушка представляла довольно слабо. С каким бы удовольствием она вернулась в купе к Мэри, но Слизнорт, судя по всему, был расположен в долгой и обстоятельной беседе. Последними представлялись старосты школы. Кудрявая девчонка по имени Анна Элбот училась на Гриффиндоре, а Том Реддл – на факультете Слизерин. Стоило его фамилии прозвучать, как Элайза навострила уши. Любопытство в ней приподняло голову, как зверек после долгой спячки, учуявший запах долгожданной весны. - Высокий, черноволосый парень поднялся со своего места и протянул профессору Слизнорту руку, которую тот с радостью пожал. Выглядело это странно, будто приветствие равных , а не учителя и ученика. - - Рад вас видеть, Том, - Слизнорт расплылся в улыбке, спрятавшейся под пышными усами. – Надеюсь, хорошо провели лето? - - Прекрасно, профессор, - голос у него низкий, с легкой хрипотцой. – Надеюсь, вы тоже. - - О, я в добром здравии, благодарю, - Слизнорт выпустил руку Реддла и жестом приказал ему садиться. Тот послушно опустился в свое кресло и обвел присутствующих взглядом. Глаза у него были такие холодные, что Элайзе показалось, будто ее окатили ледяной водой. Слизнорт же уже взмахнул палочкой, и над столами появились подносы с булочками и кувшины со сливочным пивом. - По прошествии часа Элайза уже знала об окружающих столько, что могла бы участвовать в издании школьной газеты. Как оказалось, не она одна была участником без особых достижений, но подающим надежды, на что, видимо, Слизнорт и рассчитывал. Когда тарелки и графины опустели, они, наконец-то, были отпущены, и Элайза с особым облегчением направилась к выходу. - - Мисс Истон, задержитесь на минуту, - вдруг окликнул ее Слизнорт. С завистью глянув на покидавших вагон старост, Элайза остановилась. - - Да, я слушаю. - Я бы хотел обсудить с вами вашу карьеру мракоборца. У меня есть связи в Министерстве. Вы ведь планируете работать там, верно? - - Честно говоря, я еще не задумывалась. У меня нет планов, - она не врала. Будущее казалось Элайзе далеким и расплывчатым. До него еще требовалось дожить. Хотя ничего радостного она для себя не видела: карьера мракоборца требовала времени и усилий, которые сойдут на нет, если она и дальше намеревается жить дома. Сейчас ей даже казалось, что она тонет в трясине быта, и конца этому не видно. Однако Слизнорт, судя по энтузиазму, был другого мнения. - - Я все устрою. Когда вы сдадите ЖАБА. - - Постараюсь, - больше всего на свете ей хотелось закончить этот разговор о ее возможном будущем. Ожидания преподавателей – это ответственность, которую она на себя брать не хотела, по крайней мере на данный момент. - - Что ж, рад был знакомству, - отеческая улыбка озарила его лицо, и девушку кольнула совесть. Он ведь старается, черт возьми, а она, неблагодарная, отказывается. Но неуверенность в будущем прочно засела внутри, ледяной иглой впилась в грудную клетку, и сколько бы Элайза не отгоняла от себя это ощущение, оно только усиливалось. Кипятка в котел сомнений добавляли и разговоры о сложности сдачи Жаба, и ей даже казалось, что внутренности скручивает в узел, стоило только услышать об экзаменах. Конечно, рядом преподаватели, под рукой учебники и библиотека, в которой весь прошлогодний пятый курс поселился в преддверии СОВ, но все же. - Из вагона для старост Элайза вышла последней и, немного помедлив, поспешила к своему купе. Миновав несколько вагонов, она вдруг остановилась. Дверь одного из купе была наполовину открыта, оттуда доносились голоса. - - Ну, еще раз. Всего один. – раздался приглушенный голос парня, которого скрывала дверь. - - Я же сказал – не хочу. – этот голос она узнала. Проникновенный, с хрипотцой. Значит, за дверью находились слизеринцы, среди которых был и Том Реддл. Сама не отдавая себе отчет, что делает, Элайза подошла ближе к двери купе. Подслушивать, конечно, нехорошо, но совесть угодливо молчала. Возможно оттого, что ее интересовали подробности в деле Рубеуса Хагрида. В конце концов никто ничего толком не знал, и услышать все из уст очевидца по имени Том Реддл было очень заманчиво. - За дверью раздались незнакомые слова, будто на выдуманном языке, которого Элайза никогда не слышала. Помявшись в нерешительности, она шагнула ближе и прижала ухо к двери. И тут же отпрянула, услышав шаги. Разговор в купе прервался. Дверь резко, со скрипом, отъехала в сторону, явив Тома Реддла, взгляд которого не предвещал ничего хорошего. - - Подслушиваешь, - констатировал он, глядя на девушку сверху вниз. Тоько сейчас она заметила насколько он выше ее. Но это было не важно. Что действительно плохо, так это то, что ее поймали на месте преступления. - - Я задержалась завязать шнурок, - ее оправдание никуда не годилось, и это понимали они оба. Но неизвестные слова прочно засели в ее сознании и, кажется, отражались в ее глазах, смотрящих на Тома Реддла с ужасом. - - Врешь, - он едва заметно усмехнулся, и только сейчас до девушки дошло, насколько он красивый. Красивей она никого не встречала. Вот только нет времени любоваться на всю эту красоту. Ее поймали с поличным, и открутиться вряд ли удастся. – Много слышала? - - Ничего я не слышала. Больно мне нужно подслушивать. - - Брысь отсюда, - тихо прошептал Реддл, шагнув вперед и заставляя девушку отступить на шаг назад. - - Ну и уйду, - гордость так несвоевременно подняла голову у нее внутри, что Элайза сама удивилась. В конце концов он не имел права ей приказывать и уж тем более угрожать. На улице грянул гром, заставив обоих повернуться к окну. Первые капли обещавшего пойти еще с утра дождя забарабанили по стеклу. – Нечего командовать. - Я привык, - хмыкнул Реддл, захлопывая перед ее носом дверь купе и отрезая звук возобновившегося разговора. Ничего не оставалось кроме как пойти своей дорогой. Но что-то не пускало ее, удерживая, словно силки, на одном месте. Слова странного языка засели в голове и уходить не желали. Ни на один из слышанных ею языков он не походил, но это не так важно. - Постояв еще с минуту, она направилась в свое купе, чтобы рассказать Мери о том, что только что произошло. Остальное путешествие прошло без происшествий, если не считать возвращение Эйви, обдавшей всех брызгами. Дождь все усиливался, и, стоило поезду остановиться у перрона, зазвучали отдаленные раскаты грома. - Как думаешь, что это был за язык? – накинув на головы капюшоны, они пробирались сквозь толпу. Эйви беспрестанно ухала, выражая недовольство погодой. И на это была причина: небо, кажется прохудилось, и теперь обрушивало на головы учеников нескончаемые потоки ледяной воды. Мокрые и сердитые, Хогвартцы пробирались к безлошадным каретам, ожидающим их на дороге. К отсутствию лошадей все уже привыкли, но все равно Элайза чувствовала себя очень странно, каждый раз садясь в такую карету. - Да выбрось из головы. - Мне просто интересно, - земля под ногами осклизла, и приходилось прилагать все усилия, чтобы не упасть. Один раз она все же оступилась и была вынуждена ухватиться за Мери, которая держалась на ногах значительно лучше. - Поищи в библиотеке, - завидев свободную карету, Мэри бодрым шагом направилась к ней, таща Элайзу за собой одной рукой, а другой – держа клетку, которая сейчас опустела. Цапля улетела с очередным письмом. Почему Мэри решила назвать свою сове именно так Элайза не знала, а случая спросить так и не представилось. Повозившись с дверной ручкой, Мэри распахнула дверь кареты, в которой сильно пахло сеном, и втолкнула Элайзу внутрь. Очутившись в тепле, та сразу пришла в самое бодрое расположение духа. Еще немного и она вернется в ХОгвартс, ставший ей настоящим домом. ТО, что так и не получилось у дома номер четыре по Прайвет Драйв. Огни замка медленно приближались. Сотня просвечивающих сквозь пелену дождя окон притягивали взгляд получше любого фейерверка. Оставив Мэри возиться с недовольной Эйви, Элайза прижалась к двери кареты, наблюдая за дорогой. Ворота замка, украшенные двумя статуями вепрей, вынырнули из темноты, приветственно распахнув двери. Небо, кажется, прохудилось, и дождь теперь лил сплошной стеной, превращая выходящих из карет учеников в мокрые размытые силуэты. То и дело вспышки молнии выхватывали из темноты спешащие к дверям замка фигуры. - Пойдем, - Мэри накинула плащ на клетку с Эйви и открыла дверь, опасно закачавшуюся под порывами ветра. Вместе они вылезли из кареты и со всех ног пустились бежать. Элайзе казалось, что она несется под струями водопада, ледяные капли заливались за воротник, ноги утопали в грязи. Холл сиял чистотой, готовый к встрече новоприбывших учеников. Свечи в Большом зале, как обычно, парили над столами, заливая все приятным теплым светом. За столами уже успели рассесться ученики. Некоторые, не стесняясь выжимали промокшие мантии и сушились с помощью заклинаний. Все места за столом преподавателей были заняты за исключением одного – молодой лесничий Огг отсутствовал, выполняя свои обязанности, - переправлял первогодок через озеро на лодках. Элайзе даже думать не хотелось, каково это – пересекать озеро в такую погоду. В день ее принятия в Хогвартс над замком темным покрывалом нависала тихая, звездная ночь. Воспоминания все еще были свежи, хотя прошло уже пять лет. Огромный, словно скала, замок с горящими окнами, темная вода за бортами лодки и предчувствие чего-то необычного и прекрасного, наверно, рождавшееся в сердце каждого, кто видел Хогвартс в первый раз в жизни. Величие замка, его сверкающие окна и горящие факелы в лодках – все это отпечаталось в сознании так четко, что, должно быть, останется с каждым из учеников Хогвартса навсегда. Свободное место за столом нашлось на самом краю, и Элайза опустилась рядом с Мери на скамью, выжимая мокрые после дождя длинные волосы. Взгляд сам собой метнулся к столу Слизерина и нашел Тома Реддла. Элайзу совсем не удивило, что одежда на нем выглядит нетронутой дождем – должно быть, применил заклинание обсушки. Но волосы все еще мокрые, влажная челка спадает на лоб. Да и выглядит Реддл недовольным, будто только что услышал что-то неприятное. Словно почувствовав ее взгляд, староста школы поднял глаза, и Элайза поспешно отвернулась – не хватало еще чтобы он подумал, что она продолжает за ним шпионить, как в поезде. Однако огонек любопытства все же зажегся в ее груди, и чем дальше, тем больше он разгорался, заставляя ее повторять услышанные в поезде слова. Точно они что-то значили, важное и серьезное. - Приветствую всех, - директор Диппет поднялся со стула с высокой спинкой и приветственно развел руки. За год он заметно состарился да и злоключения прошлого года тоже оставили свой след. Поговаривали, что скоро он уйдет в отставку, проча на его место преподавателя трансфигурации Альбуса Дамблдора. Элайза ничего против не имела. Дамблдор нравился ей: терпимый, понимающий и очень спокойный, он всем своим видом внушал доверие и ему как никому другому подошла бы должность директора. – Прошу приветстовавть наших первокурсников. Двери Большого зала, скрипнув, отворились, и в сопровождении мокрого до последней нитки Огга появилась цепочка первогодков. Вода стекала с них ручьями, словно каждый преодолевал озеро вплавь. Церемония распределения началась, Шляпа запела свою очередную песню. А после распределения – пир на славу. Только спустя час, вдоволь наевшись и напившись, Элайза поняла, как она устала. И, предоставив Эдмунду разводить первогодок по общежитиям, направилась к себе в башню вместе с Мери и одноклассниками, бурно обсуждающими прошедшие каникулы. Участвовать в беседе ей не хотелось – каждый раз, когда кто-то начинал хвастаться счастливыми днями каникул, ей становилось не по себе. Может, она одна такая неправильная? Для всех Хогвартс – школа, полная проблем и сложных предметов, а для нее – родной дом.
читать дальшеНочь – опасное и тяжелое время, особенно для тех, кто привык жить при свете дня. Школа – одно из самых светлых мест, виденных Шинономе Хитоми: шумная, наполненная гулом голосов, запахом надежд на будущее и отблеском воспоминаний о детских годах, принесенных в ранцах учеников. Но это – лишь днем. Ночью все меняется, как в кривом зеркале. Парты, такие гладкие и блестящие на солнце, превращаются в чудовищ, Углы, служащие местом бесед для учеников, покрываются тяжелой тьмой, а лестница в подвал кажется дорогой туда, откуда не возвращаются грешники. Дверь резко хлопнула за спиной, заставив Хитоми замереть от ужаса. Слишком громко в этих глухих, наполненных выжидательной тишиной коридорах, заключенных в тиски стен. Щелкнул замок, как в тюремной камере. - Где же… - найти в темноте забытый классный журнал не так-то просто, особенно если пальцы безудержно дрожат, и за спиной то и дело подрагивают резкие тени. В такие моменты разговор с собой – лучшее, что может быть. Лишь бы отогнать страх, который отступит только когда за спиной закроется дверь родного дома, а лампа в прихожей успокаивающе вспыхнет вечерним солнцем, притороченным к потолку. - Что-то потеряли? Хитоми показалось, что ее сердце остановили. Сжали в стальном кулаке, не допуская ни единого удара. По коленям прокатилась дрожь, прошлась по позвоночнику, угомонившись только на уровне плеч. - Кто… Кто вы? – когда-то давно в руки ей попадался журнал, где советовали, что делать в таких обстоятельствах. Ту статью Хитоми не прочла. В жизни всегда так – кажется пустяк, а все насильники и маньяки где-то за стеной, которую им никогда не пересечь. Наверно, так думала каждая жертва прежде чем стать очередной громкой сводкой на страницах газеты, посвященной изнасилованиям и убийствам. - Зашел познакомиться, - слева сверкнуло синим, раздался щелчок. Хитоми потребовалась несколько секунд, чтобы опознать знакомый звук – захлопнулась крышка мобильного. Не маньяк? Решивший пошалить старшеклассник? - Вы ведь Шинономе Хитоми, верно? Парта отозвалась тихим скрипом, зашелестели половицы под ногами. Хитоми замерла, готовясь непонятно к чему. Отбиваться или убегать? А что если она ошиблась, ее же вся школа на смех поднимет. Мало ей надоевших комментариев насчет ушей, еще и это…. - Я… - Вы меня испугались. Поверьте, не хотел, - шаги стали громче, а внутри у Хитоми – еще холоднее. Спроси ее кто, и Шинономе никогда не смогла бы внятно объяснить, что происходит с ее телом – точно налитое свинцом, оно перестало слушаться, как тельце мотылька, попавшего в паучью сеть. Сдалось еще до начала сражения. – Меня зовут Аояги Сеймей. Мой брат скоро перейдет в ваш класс. Хотелось бы поговорить с его будущей наставницей, - последнее слово слетело с губ плевком. Не сложилось у этого парня с учителями, никаких сомнений. – Не возражаете? - Вы не могли бы включить свет? - Вас интересует моя персона? – улыбка долетела до нее дуновением ветра. Легкая, почти неуловимая, с привкусом яда. Тьма вокруг сгустилась, став похожей на желе. – Вы же не меня собрались учить. И все же он послушался. Шаги проскользили по комнате, и помещение наполнилось светом, который не слишком-то помог. Все равно она одна, а он, судя по всему, сильнее. Еще ничто не давалось ей с таким трудом, как поворот головы в сторону этого человека. Паучья сеть натянулась, заскрипела металлическими нитями, не выпуская из тисков. Словно ее схватили за подбородок и держат, без шансов на освобождение. Но как же тогда?.. - Так вам больше нравится? - Отпустите, пожалуйста, - неужели она это сказала? Он точно решит, что у нее не все дома, если она ошиблась. Она ведь ошиблась, так? - Ну, допустим, - хватка немного ослабла, позволив повернуть голову. Единственное, чего ей хотелось сейчас – пуститься наутек, но это бесполезно, ее просто снова скрутят. Придется разговаривать с ним, если нужно – выпросить свободу, униженно и покорно, как и полагается жертве. Всего лишь мальчишка. Высокий, статный, с совершенно непередаваемым взглядом и вихрой роскошных кудрявых волос. И красивый, как самая знаменитая модель на обложках журналов для романтичных школьниц. Наверно, за ним бегает толпа поклонниц, и ни одну он себе не выбрал, о чем красноречиво свидетельствуют ушки у него на голове. И все же – подросток, а подростки в его возрасте непредсказуемы. Ей ли, Хитоми, этого не знать. - Вернемся к разговору, - легко и плавно, как корабль на ровном речном течении, Сеймей прошелся к столу и уселся на него, откинувшись назад. Позер, и этого не скрывает. Юношеская бравада, за которой зачастую прячутся такие вещи, которые и в голову не могут прийти взрослому человеку. – Итак, мой брат. - Я… не могу уйти? - Сперва послушайте, а потом вы совершенно свободны, - легкий наклон головы вправо, и волосы спадают на глаза, превращая его в подобие древнегреческой скульптуры. Только этот – живой, из плоти и крови. Пусть даже и не совсем человек. – Рицку переведут к вам через неделю. Я очень надеюсь, что вы будете внимательны, ему неслабо доставалось, и не только дома. Телефон, подвешенный на тесемке, замаячил перед глазами. Хитоми уставилась на него, не веря в происходящее. Все-таки гипноз и ничего больше, а она-то уже надумала…. - Я внимательна ко всем ученикам. - Вы не поняли. К нему особенно. – в глазах вдруг защипало, и Шинономе заставила себя поднять руку, чтобы смахнуть неизвестно отчего проступившие слезы. – Очень внимательны. Он единственный, кого я так сильно люблю, - последнее слово скрипнуло на языке, будто далось Сеймею с трудом. Любовь – еще одна уязвимая точка этого человека, дотрагиваться до которой позволено лишь избранным и, судя по всему, только с разрешения. – Это ваша прямая обязанность. - Хорошо, я поняла. – согласиться, выпутаться из переделки и бежать, вот все, что сейчас важно. Все остальное позже, когда сердце перестанет замирать от каждого шороха, а руки высохнут от проступившего на них пота. - Это не все, - он приблизился к ней, почти прижавшись, и Шинономе вдруг обдало волной непонятной силы, от которой повеяло темнотой, запахом дождя и сексом. В груди вдруг стало жарко и тесно. Хитоми и так почти не смотрела на мужчин, и сейчас ей это аукнулось. Губы загорелись сами собой. - Это дорого, - будто прочитал ее мысли Сеймей. Он расплылся в улыбке, такой озорной, что Хитоми вдруг захотелось смеяться. Вот только тело требовало совсем не этого. Не удержавшись, она проглотила вставший в горле ком, чем выдала себя с головой. – Не волнуйтесь, ничего страшного. Это нормально. Даже чересчур. - Но… - Уши? У меня свои причины. А вот ваши… - Ничего, я уже привыкла, - в носу вдруг защипало, и Шинономе не удерживалась, невольно шмыгнув, как наплакавшаяся школьница. Улыбка сошла с его лица так же внезапно, как появилась.Точно ластиком стерли, и нет ничего кроме легкой сосредоточенности и безразличия. - Предложенный вариант вам не понравится, но только так, - сила, исходящая от Сеймея, вдруг изменилась, превратившись в пелену и окутывая Хитоми с ног до головы. Если бы она могла, то закричала бы, но голос пропал, утонув в окатывающих ее волнах, точно крик захлебывающегося человека. – Вместе с Рицкой придет еще кое-кто. Ваша любовь на некоторое время. Пока я не скажу прекратить. Так чувствует себя мотылек в сетях, когда его поедает паук. То же происходит с песком на пляже, окутываемым теплыми после жаркого дня волнами. А может губка, вбирающая в себя воду. Или человек в кислородной маске, без которой он и минуты не протянет. Вдох и выдох и еще вдох, пока легкие до отказа не наполнятся непонятно откуда взявшейся властью, источаемой этим человеком. Пока она окончательно не потеряет волю к сопротивлению. – Когда все закончится, я тебе его подарю. Соби сделает, может не сомневаться. И на тебе и для тебя. - А тебе… не рано…. – она все же попыталась говорить строго, как положено с непослушными детьми, но с треском провалилась. Это ей уже поздно… - Нет, - еще одна улыбка, от которой так и повеяло вседозволенностью. Осознание того, что ей предстоит, вдруг свалилось на Хитоми пыльным мешком, вышибая из головы все до единой мысли и разбрасывая их по недавно вымытому полу. Сеймей все еще был рядом, и, кажется, даже затормозил ее падение. Пальцы крепко сжались на подбородке, не давая Хитоми рухнуть вперед, вслед за исчезающими остатками реальности. Она так долго ждала этого, своего первого поцелуя, но и представить себе не могла, что все обернется именно так. Губы Сеймея оказались потрясающими – горячие, жадные, опытные, а от поцелуя хотелось засмеяться и пуститься впляс. Сладко и до боли приятно. Она готова была продолжать до бесконечности, а Сеймей все не отпускал, не по-мальчишески крепко держа ее в объятиях. Слабая, измученная одиночеством часть ее души встрепенулась, не желаю признавать правды о том, как же все просто. Всего лишь поцелуй, а она уже полностью в его власти. Позорно и унизительно, но никогда и ничего ей не хотелось больше. - Неплохо, - рука легла Хитоми на затылок, взъерошила уложенные в правильную, подобающую учительнице прическу волосы. – Я подумаю. Осторожные, чуть шероховатые пальцы скользнули по щеке, обжигая кожу прикосновением, И Хитоми больше не могла ни думать, ни контролировать себя. Лишь бы устоять на ногах. Ее полет прервали, но этого она почти не заметила, Тьмы вокруг стало столько, что хватило бы на тысячи ночей, а глубины – на сотню океанов.
Утро встретило ее неуверенным светом в полупыльное окно, а спина – саднящей болью. Первый раз в жизни она все-таки уснула на работе, и первый раз – выспалась настолько хорошо. Тут можно даже не пытаться вспомнить сон, и так понятно – он был прекрасным, так радостно бьется сердце и щемит все внутри, так хочется продолжить… Стул громко скрипнул о паркет, стоило Хитоми пошевелиться. Утро разливалось над Токио свежими лимонно-солнечными лучами, а вместе с ним и непереносимое ожидание чего - то прекрасного, о чем она уже и не мечтала. Окно, до этого бывшее лишь прорехой во внешний мир, манило подойти, выглянуть на улицу в ожидании незнакомца, которого ей предстоит встретить и свободы, которой Хитоми так жаждала. Нужно только подождать, еще совсем немного, и все обязательно будет, а что впереди – лишь богам известно. Тем, что встречаются в мифах, на картинах и в сладких, одуряющих снах.
Ямамото не двигался, не верил своим глазам; где-то в глубине души он до сих пор считал, что Сквало взрослый, рассудительный, непробиваемый мудак. (с)
Приветствуем, Дамы и Господа!
Администрация фендомного сообщества Spell-Battle приглашает Вас принять участие в командном конкурсе, посвященном Битве Системных и не только Пар нашего фендома: Spell-Battle: Raund2!
Ждем всех желающих участвовать, голосовать, болеть и хрустеть попкорном на трибунах, расположенных вокруг Боевых Арен!
Ямамото не двигался, не верил своим глазам; где-то в глубине души он до сих пор считал, что Сквало взрослый, рассудительный, непробиваемый мудак. (с)
Название: Звери Автор: Кьюри Бета: пока нет Фендом: Katekyo hitman Reborn! Персонажи: Гокудера, Хибари, Ямамото Примечание: Написано на Hot Reborn! По заявке «dark! Ямамото | Хибари. "Травоядное здесь только ты" NH!»
Ураган. Это звание Гокудера Хаято носит с особой гордостью, периодически повторяя его про себя и, кажется, все сильнее впитывая каждый звук собственной стихии. Пронизывает им кожу, как одежду – сигаретным дымом. Кое-кто, наверно, сказал бы, что Хаято слишком вживается в образ, отождествляет себя со своей стихией, как ребенок, подражающий какому-то супер-герою из-за незначительного сходства. Наверно, так оно и есть, пусть Хранитель Урагана и боится себе в этом признаться. Что может быть унизительней, чем осознавать, что подражаешь чему-то или кому-то, не довольствуясь тем, что ты есть на самом деле? И Гокудера продолжает. День за днем, все превышая и превышая рубеж того, что можно. Слишком быстро выскакивает из класса, хлопает дверьми и разносит территорию Школы, доказывая свое право принадлежать к собственной стихии, пусть даже это не так уж и нужно. Вот только есть одно «но», о котором Гокудера не задумывается очень долго. До тех самых пор, пока тонфа не врезается ему в скулу с такой силой, что перед глазами темнеет. Мысли взрываются в голове кипой черных ос, разлетаются и шумят, не желая собраться в единое целое. Саднящая боль в носу расползается по всему лицу, заливая его темнотой. Пробирается вверх по переносице, заставляя звенеть лобную кость, как металлическую пластину, по которой со всей силы приложили молотом. - Забью до смерти, - раздается откуда-то сверху, и Гокудере хочется заорать и зажать уши руками, - слишком сильно слова бьют по ставшим вдруг невероятно чувствительным барабанным перепонкам. Ступня в начищенном до зеркального блеска черном ботинке опускается на ребра, заставляя подавиться собственным дыханием вперемешку с кровью. Хаято и сам не понимает, что движет им сейчас – просто рефлексы, заставляющие тело функционировать, или инстинкт самосохранения, требующий уйти от угрозы как можно дальше. читать дальше- Сволочь. – выплывает Хранитель Урагана вместе со слюной и кровью. Липкая влага течет по подбородку, несколько капель падают на траву. «Не такая уж и сволочь», - вдруг напоминает голосок в подсознании, вламываясь в черный, заполнивший череп рой звуков, - «Всего лишь бьет за нарушение дисциплины». Резонно, не поспоришь, но Гокудера не согласен: ни с тем, что его сейчас просто убьют, ни с тем, что за взрывы на территории школы положено не бить, а убивать. Тяжелый удар падает на поясницу, и тело безвольно ложится на ставшую точно пуховой землю. В нос ударяет запах свежескошенной травы и соли, а свист рассекающего воздух металла кажется свистом опускающейся на шею преступника гильотины. Секунды падают медленно и тяжело, а удара все нет. Или уже был, но поврежденное тело отказывается говорить о том, что с ним случилось. Снова звенит металл, но на этот раз Гокудере кажется, что звук стал дальше. Ему так хочется потрясти головой и разогнать скопившийся в его голове улий, но что-то подсказывает, что этого делать нельзя: мозг – штука хрупкая. Как никогда отчетливо представляется – стоит сделать неосторожное движение, и голова разлетится на кусочки, как разбитая ваза. Глаза разлепляются с трудом, точно веки прилипли к глазным яблокам. Смотреть удивительно больно. Гокудера только слабо различает два силуэта, мельтешащие прямо перед ним так быстро, что хочется отвернуться. Шум в голове усиливается, стоит Хаято напрячь память в попытке подобрать подходящее к картинке слово. Просто «Драка» отметается сразу за неуместностью: то, что видит Хаято, так не называется. «Бойня» - определение куда более подходящее. Ямомото вдруг оборачивается, почувствовав на себе взгляд Хранителя Урагана, и Гокудере хочется съежиться. Забиться куда-нибудь под корягу и сидеть там до момента, пока буря не уляжется. Чужой взгляд бьет ему в лицо похлеще тонфа Хибари Кейи, темный и тяжелый, как гранитная плита. Вторая фигура вскакивает с земли. Быстро, так быстро, что и представить себе сложно – Гокудере такая скорость и не снилась. Прыгает и изгибается в грациозном прыжке, чтобы быть тут же отброшенной обратно на землю. На этот раз ударом ноги. Когда-то Гокудера думал, что Ямамото так не может, просто неспособен. Ошибка, такая же, как и сотни других до этого: Ямамото может и не так. Катана легко скользит в воздухе, очерчивая полукруг, и с покорностью любовницы ложится в ладонь Хранителю Дождя рукоятью вперед. Глухой удар приходится Кейе прямо в челюсть, и по площадке разносится звучный хруст. Хибари плюется кровью и, наверно, зубами, опускаясь на колено, как подданный перед императором. И получает жесткий удар с ноги. Такой сильный, что отлетает в сторону, как тряпичная кукла. Багровая пелена перед глазами сгущается, заливая глаза, и Гокудера благодарен организму за эту невольную поблажку. Ему вполне достаточно того, что он слышит, чтобы оценить происходящее. Ямамото бьет сильно и прицельно, будто этому его учили всю жизнь. Гокудера даже не рассчитывает услышать треск ломаемых костей, но и того, что он уже увидел, ему достаточно, чтобы понять: в больницу Намимори сегодня попадут двое. Точнее – в реанимацию. - Травоядное… - слышится откуда-то слева. Хрипловатое и булькающее. Гокудеру сотрясает приступом смертельного сейчас смеха. К кому Кейа обращается сейчас – к нему или Ямамото, - кажется загадкой. Хаято не в силах разобрать даже интонаций – зовет Кейа просто по привычке или просит его, Гокудеру, вступиться за него перед Хранителем Дождя. Договорить Кейя не успевает, слово обрывается на последнем слоге, и над полем повисает вязкая, глухая тишина. Рой пчел в черепе не унимается, и Гокудере вдруг чудится, что еще пара секунд, и насекомые полезут из его ушей, на свободу. Затухающей частью сознания отчетливо видно, что, поднеси Хаято руку к уху, и пальцы вымажутся кровью. Сильная рука опускается ему на спину, кажется, даже осторожно. Становится прохладней – Такеши загораживает собой солнце, и в голову закрадывается мысль о могиле: там, наверное, так же холодно. - Травоядное здесь только ты, - констатирует Ямамото в сторону Хибари. О том, что слова адресованы не ему, Гокудера знает. Непонятно откуда, но точно знает. Знакомый звук откинутой крышки мобильника слышен очень смутно, пиликанье клавиш – и того хуже. Судя по всему, Ямамото все же вызывает скорую, слишком медленную, чтобы откачать хотя бы одного из истекающих кровью Хранителей. Впрочем, бывало и хуже. Всегда может быть хуже. - Можешь не благодарить, - будто читает его мысли Ямамото, и Гокудере вдруг хочется уже оказаться в сулящей ему могиле. Потому что Такеши взял и угадал. Как обычно, черт бы его побрал. Солнце, такое странное, непохожее на итальянское, солнце, снова погружает Хаято в свой свет, шуршит трава. Такеши опускается рядом, как после изнурительной пробежки, и смотрит на Гокудеру знакомым, немного грустным взглядом. Сейчас он не темный. Обычный, повседневный бейсбольный придурок, к которому привыкло большинство их общих знакомых. Не-маска, просто обычный и все. Последнее, что слышит Гокудера перед тем, как позволить рою ос взять верх над его сознанием, - щелчок зажигалки. Его собственной, когда-то доставшейся Ямамото в результате короткой потасовки. И жалеет только об одном, - что в реанимации курить, даже последнюю, - запрещено.
Название: Блики Автор: Кьюри Бета: пока нет Фендом: Katekyo hitman Reborn! Персонажи: Мукуро, Ямамото Примечание: Написано на Hot Reborn! По заявке «Мукуро | Ямамото. "Можно я примерю эту улыбку?"»
Дни заточения в стеклянном резервуаре тянутся по-пластунски медленно. Порой Мукуро кажется, что он уже давно умер, а если нет, то сейчас - точно умирает. Или умрет, если повезет. Потеряет свой последний вздох в кислородной маске, уже почти вросшей в кожу вокруг рта, и будет счастлив, как никогда прежде. читать дальшеСны, по которым Хранитель Тумана позволяет себе ходить, тоже чем-то похожи на кислородную маску: сколько туда ни заглядывай, сколько не вдыхай, по-настоящему наполнить грудь кислородом все равно не удастся. Да и было бы чем наполнять, право слово. Взять того же Тсунаеши с его вечной паранойей - правильно он поступил или нет. Вечные метания загнанного в жесткие рамки зверька, которому по сути его положено мирно щипать травку, а не махаться с мафиозными авторитетами. Или Гокудеру, к которому даже заглядывать не тянет - все равно кроме пожаров и блеклой тени незнакомой грустной женщины ничего не увидишь. Единственный, чьи сны прельщают Рокудо Мукуро, как налитый в тарелку мед - пчелу, - сны Ямамото Такеши. Однообразные, наполненные повседневностью и мечтами о светлом будущем, которого бейсболисту никогда не видать. Из мафии ведь не уходят, факт известный. Но и не приходят. Либо ты мафиози, либо - нет. И точка. - Можно я примерю эту улыбку? - лениво тянет Мукуро, переворачиваясь на бок и глядя на Ямамото усталыми, как после пары суток бессмысленного гляденья в монитор глазами. Ямамото беззаботно пожимает плечами, вынимая изо рта травинку. Дурак. Даже не раздумывал. Иллюзия это просто. Нет, не так. Банально: что бы ты ни вытворял, все равно исчезнет, как выпущенное изо рта кольцо сигаретного дыма. Ощущения от чужой улыбки странные, но Мукуро нравится. Все: от слегка сведенных уголков рта до едва ощутимых морщинок вокруг глаз. Разве можно таким делиться? И можно ли не бояться? - Только зачем? - взглядом спрашивает Ямамото, и Мукуро ничего не остается, кроме как наполнить мир вокруг тьмой и отблесками воды, в которой он поселился, как амфибия. Пожалуй, он оправдывается - за собственную усталость и неспособность улыбаться так же. Или просто хочет поговорить, фиг разберешь. Пальцы сжимаются на кислородной маске, прикрепленной к его лицу, и кажется, что еще немного, и Такеши просто оторвет ее, отрывая Рокудо от единственной возможности выжить. Наверно, это здорово, когда тебя пытаются спасти, пусть и убив при этом. Не будь все происходящее иллюзией, Мукуро бы даже согласился. Тьма вокруг рассеивается вместе со сном - судя по всему у Ямамото заработал будильник или кто-то упрямо будит его, выдергивая в реальность. Ямамото отпускает, уходя в мир под солнцем, и Мукуро вдруг кажется, что в воде сверкает солнечный лучик - слишком резкий, но все же теплый, живой. Кажется, он получил шанс обрести свободу. Просто обратившись к кому нужно.
Ямамото не двигался, не верил своим глазам; где-то в глубине души он до сих пор считал, что Сквало взрослый, рассудительный, непробиваемый мудак. (с)
Люди добрые, владеющие фотошопом! Кто-нибудь может склепать мне баннер для второго раунда Spell-Battle? Фотошоп у меня накрылся вместе с виндой, караул(((( В благодарность любовь, сирца и миник на заказанную пару
Ямамото не двигался, не верил своим глазам; где-то в глубине души он до сих пор считал, что Сквало взрослый, рассудительный, непробиваемый мудак. (с)
Люди, объясните мне, барану, что такое середнячок в фанфикерстве? Или так называемый - текст среднего уровня. Я реально не могу понять кретерии оценки. =(
Один Дон — генератор идей. Два Дона — подельники. Много Донов — диверсия. Один Дюм — нянька. Два Дюма — дитя без глаза. Много Дюмов — пир горой. Один Гюг — остряк. Два Гюга — состязание в остроумии. Много Гюгов — ансамбль песни и тряски типа КВН. Один Роб — сумасшедший ученый. Два Роба — проект-долгострой. Много Робов — психиатрическая лечебница.
Один Гам — драматург. Два Гама — собутыльники. Много Гамов — революция. Один Макс — бульдозер порядка. Два Макса — шахматный турнир. Много Максов — «Эквилибриум». Один Жук — голова. Два Жука — спор. Много Жуков — очередной несостоявшийся хоккейный матч. Один Есь — поэт. Два Еся — творческий дуэт. Много Есей — катастрофа.
Один Нап — звезда. Два Напа — любовники. Много Напов — оргия. Один Баль — философ. Два Баля — дискуссия. Много Балей — массовая паника. Один Джек — прожектер. Два Джека — совместная афера. Много Джеков — рынок. Один Драй — моралист. Два Драя — разбор полетов на двоих. Много Драев — суд святой инквизиции.
Один Штирль — трудяга. Два Штирля — партнеры. Много Штирлей — галера. Один Дост — интеллигент. Два Доста — исповедь. Много Достов — секта. Один Гек — тамада. Два Гека — сплетники. Много Геков — Лав-парад. Один Габ — хозяин. Два Габа — чаепитие. Много Габов — совет директоров.