С Весеннего ЛЛ-феста.

[Taellias]

Название: Шкатулка с нитками
Автор: Кьюри
Фэндом: Loveless
Персонажи: Сеймей, Нисей, Соби
Жанр: джен
Размер: мини
Дисклеймер: все у Юн Коги.
От автора: Написано на Весенний Лавлесс фест
Слово-ключ: булавка


«Связь – сила, притягивающая людей друг к другу».
Так пишут в учебниках, штудируемых учениками от корки до корки.
«Связь – неразрывные узы, превращающие двух людей в единое целое».
Так учат преподаватели, расхаживая по классу и заглядывая ученикам в тетради – все ли записано правильно, ничего не упущено?
«Связь – самое ценное для каждого, кто заходит в просторный холл Школы Семи Лун».
Это аксиома, которую вдалбливают в головы еще до того, как перед будущим Бойцом или Жертвой в первый раз открываются двери класса.
Сколько тонких материй, и ничего от реального, вещественного мира. Не наука, а одна сплошная идеология: слепая и односторонняя.
Но Аояги Сеймей всегда был материалистом, и это принесло свои плоды. Кто еще смог бы оборвать нерушимую, не знающую уничтожения, Связь, так легко и беззаботно? Словно простую нитку. Кто смог бы заставить Бойца, с которым, если верить учебникам, расстаться нельзя, безоговорочно поверить в свою смерть?
Нереально – сказал бы любой наставник, поставив жирную точку там, где открываются невероятные возможности.
Поэтому Сеймей молчал. Молчал долго, пока в один прекрасный момент окончательно не потерял веру в непреложную истину.
Случилось это, как и положено великим открытиям, спонтанно, в тихий весенний вечер, когда природа уже оделась в свежие изумрудные тона, а клумбы, обустроенные Мисаки под окнами, запестрели пятнами распустившихся цветов. Воспоминания об этом вечере остались в памяти навсегда: о темно-синем потолке неба с едва заметными искрами звезд, о легком цветочном запахе. Об остром чувстве свободы – именно тогда она представилась Сеймею порогом, переступив который, он начнет что-то новое. Нечто, чего раньше не было.
Маленький Рицка уснул раньше обычного, и вечер выдался на удивление тихим. Мисаки, обрадованная неожиданной передышкой от домашних хлопот, устроилась на диване, разложив перед собой ткань и шкатулку со швейными принадлежностями.
У каждого есть свои маленькие слабости, в свои пятнадцать лет Сеймей уже прекрасно это понимал. Слабостью матери всегда было шитье. Казалось, стоит ей открыть коробку с яркими нитками, и весь мир перестает существовать: дети, дом, муж – все исчезает. Остается лишь яркий и приятный на ощупь мир рукоделия. Каждый сам выбирает для себя, как и куда сбегать от повседневных забот и обязанностей, верно?
Сеймею всегда доставляло удовольствие смотреть, как занимается рукоделием мать. Он никогда не хотел шить сам, но наблюдение за работой других умиротворяло. Ловкие пальцы умело и осторожно двигаются, продевают в крохотное ушко иглы нитку, и работа начинается. Жест за жестом, стежок за стежком, - и простой кусок материи обретает форму, медленно превращаясь в нечто красивое: сорочку для Рицки, нарядную куклу в традиционном кимоно, которую Мисаки подарит живущей по соседству девочке, рубашку для Сеймея, скроенную ничуть не хуже магазинной. Важно не что, важно – как.
Мисаки останавливается, доставая из коробки ножницы, и у Сеймея замирает сердце. Из окна веет вечерней прохладой, пахнет цветами и надвигающимся весенним дождем. Пушистый хвост обвивается вокруг ноги, выдавая волнение владельца. А ведь всего лишь нитка, не больше. Но…
Ножницы тихо щелкают, и нить безвольно падает на колени матери, тонкой, почти незаметной линией. Мисаки ничего не замечает, привычно закрепляя узелок и продолжая шить. Она не видит, как ушки сына приподнимаются, а хвост ходит из стороны в сторону. Мисаки не понимает, что не заметила поворот – резкий и опасный. Ей невдомек, что ее старший сын только что раз и навсегда свернул с намеченного жизненного пути, выбрав себе новый: тот, по которому еще никто никогда не ходил. Что на этом пути ему придется продираться сквозь такие дебри, что и представить себе страшно. И, более того, полезет он в этот бурелом не один…

Всего лишь нить… - вертится в голове Сеймея. По кругу, раз за разом. Ему так хочется попробовать немедленно, прямо в этой комнате. Произнести заклинание и вызвать к себе Соби. Проверить теорию на практике. Но нельзя – Мисаки ведь ничего не знает ни о Школе, ни о Бойцах, ни о Совете. Ни о чем.

Всего лишь нить…
Ничего, у него еще будет и время и возможность.


- Сеймей, у меня опять рукав порвался, - Акаме устраивается на полу и принимается рассматривать дырку на одежде, будто только что ее заметил. Сеймей никогда не любил спектаклей, но Нисей так уверен, что его никто не подловит, что это даже забавно.
Одежда на Нисее рвется примерно раз в неделю. И каждый раз именно в день, когда у Сеймея есть свободное время и его можно найти дома, а не вызванивать по союзным Школам. Невероятное совпадение, что тут скажешь.
- Я вижу.
Внимание Жертвы. За него Нисей готов на все: и рубашку рвать, и горло любому подвернувшемуся конкуренту.
- Поможешь? – Боец протягивает руку вперед в доверительном жесте. Как ребенок, просящий помощи у родителей в застегивании ненавистной пуговицы на отвороте рукава. Разве родитель сможет отказать? Запросто, но желания особого нет – весна всегда действовала на Аояги как валерьянка на кота. В маленькой дозе, разумеется. Возможно потому, что именно весну Сеймей считает временем своей свободы, начиная от первых теплых лучей и заканчивая звонкими весенними грозами.
- Неси.
Объяснять, что нужно принести, Нисею не приходится. Акаме быстро вскакивает и устремляется к комоду в дальнем углу комнаты - квартиру Сеймея он знает, как свою собственную. Возможно, даже лучше, чем свою: там всегда такой бардак, что черт голову сломит. Шкатулка с нитками хранится во втором ящике сверху: красивая, блестящая полированной крышкой с выгравированными на ней иероглифами. Эта шкатулка досталась Сеймею от Мисаки, немало удивленной просьбой сына подарить ее вместо игровой приставки. Для Аояги это тоже своеобразный символ…
Пожалуй, он слишком много внимания уделяет символике, но у каждого свой способ побега от реальности, разве не так?
- Вот, - Акаме снова пристраивается на полу, подогнув под себя ноги, и протягивает Жертве открытую шкатулку. В ней есть все, кроме ткани: нитки, подушечка с иголками, ножницы, булавки. Последние особенно выделяются: почти нетронутые, блестящие магазинной новизной. Сеймей не любит к ним прикасаться, точно так же, как не горит желанием прикасаться к Агацуме Соби, но разорванная Связь требует постоянной подпитки, об этом забывать нельзя.
Соби для Сеймея – как булавка. И пригодится, и убрать можно в любой момент.
Разве не парадоксально? Ведь сам Агацума считает себя бабочкой, пришпиленной булавкой к полотну холста, и не упускает возможности пострадать на эту тему, хоть и пытается это скрывать. С Рицкой даже получается…
- Сеймей, о чем задумался? – Акаме не нравится терять внимание Жертвы. Будь его воля – не отходил бы от Сеймея ни на минуту. Аояги не может винить его за такое поведение, ведь Нисей воспитан на идеологии, а не на материи. Великая, нерушимая Связь, куда без нее.

Всего лишь нить…
Иголка легко проходит сквозь ткань рубашки – снимать с себя одежду во время починки Нисей отказывается с упорством первоклассного барана, что вполне логично, ведь придется отойти от Жертвы и смиренно ждать на диване, когда работа будет закончена. Нисею хочется совсем не этого. Сеймея тоже не слишком-то прельщает роль родителя, но по-другому с Нисеем никак.
- О делах.
- Снова прошлое вспоминаешь?
Иногда Акаме чересчур догадлив. Временами и не там, где надо.
- Возможно. Не дергайся – уколю.
- Пойдем прогуляемся. Весна на улице, а ты дома торчишь, - Нисей не слушает. Он пришел сюда не за этим.
Все в мире поддается законам логики, так почему же Нисей – нет? Связь – просто-напросто нитка, Чистый Боец – булавка, а что же тогда Нисей? Иголка?
Акаме довольно улыбается, наблюдая за работой Жертвы. Будь у него хвост, сейчас бы им вилял. Но хвоста нет – отпал после боя с Moonless.
Нет, не иголка. Что же тогда?
Стяжки получаются слишком крепкими, ткань сминается, но Сеймей не обращает внимания. Со стороны, невооруженным взглядом, будет не видно.
Есть моменты, которые трудно увидеть и рассмотреть, если не зацикливаться на них.
Пусть они с Нисеем останутся именно таким моментом, а дальше видно будет.
Из распахнутого окна пахнет весной, на столе тихо гудит ноутбук, ожидая, когда Возлюбленный вернется к работе, а коробка со швейными принадлежностями покоится в руках Сеймея.
С ее помощью он сошьет именно то, что сочтет нужным.

Название: Чехарда
Автор: Кьюри
Фэндом: Loveless
Персонажи: Мэй, Мидори, Мимуро
Жанр: джен
Размер: мини
Дисклеймер: все у Юн Коги.
От автора: Написано на Весенний Лавлесс фест
Слово-ключ: резинка


Мэй любит весну, особенно ее середину, когда на деревьях распускаются ярко-зеленые листья, а сады сакуры превращаются в розовые, похожие на сладкую вату, облака, к которым охота прикоснуться. Любит за то, что весной можно сбросить тяжелую зимнюю одежду и надеть ветровку, в которой удобно бегать и, пока никто не видит, играть в футбол. В гордом одиночестве - не нужна парням девчонка в команде. И это при том, что на поле Хотаруби способна любого обойти. Но кому есть до этого дело? Носишь юбку, значит плохой игрок.
Нет ничего лучше, чем прогуляться одной после уроков. Можно, конечно, пригласить на прогулку Сакуру, да разве она пойдет? Ее только книжки и интересуют. Или Наоми, хотя и эта туда же со своими вечными походами по магазинам одежды. Вот радости-то…
А больше и звать некого. Что поделать, друзей раз-два и обчелся, да и этих хватает за глаза и за уши.
- Ну и фиг с ними, - фыркает Мэй себе под нос, поудобней устраиваясь на скамейке. Не будь на ней школьной формы, и ноги бы закинула.
Солнце выглядывает из-за туч, разгоняя дурное настроение, и Хотаруби закрывает глаза, подставляя лицо долгожданному теплу; откидывается на спинку скамьи, по-мальчишески закидывая руки за голову. Видела бы мама – устроила бы нагоняй за неподобающее поведение. Но не увидит: слишком занята на работе. Ничего, Мэй уже давно привыкла, что дом в ее распоряжении, вместе со всеми домашними обязанностями, а вести себя можно как хочется, а не как указывают какие-то дурацкие правила. Так что…
- Привет, - раздается откуда-то справа, и Мэй выныривает из собственных мыслей, растерянно моргая на весеннее солнце. Кто бы это мог быть?
Перед ней стоит ее ровесник в незнакомой форме – Мэй такой школы не знает. На пиджаке, там, где должна быть школьная эмблема, вышивкой обозначен иероглиф Луны. В руке – банка газировки, а сумка оттягивает плечо, будто в ней целая библиотека поместилась. Странноватый тип…
- Ну, привет, - Мэй никогда не робеет перед незнакомцами, чем вводит в ступор многих одноклассниц.
А чего стесняться? Не укусят, да и вообще, не ходить же дикаркой. Вот только что ему от нее надо-то?
- Можно присесть?
В парке что, других скамеек нет?
- Садись, - Хотаруби пожимает плечами и пододвигается, уступая место. Компания ей сейчас совершенно не нужна, тем более незнакомая.
Вот же, даже посидеть в одиночестве не дадут.
- Как тебя зовут? – вдруг начинает разговор парень, и Мэй теряется. Он что, решил с ней знакомство завести?
- А зачем тебе?
- Просто интересно. Я Мидори, - пустая банка метко летит в стоящую рядом урну, из сумки извлекается следующая. «Банан и вишня» – гласит надпись. Ну и гадость, наверное…
- Мэй, - а что еще она может сказать? «Приятно познакомиться»? Не так уж и приятно.
- Я тебя раньше не видел. Ты в каком классе? – вопросительная улыбка сопровождается скрежетом металла. Газировка тихо пшикает, несколько капель льются через край, бегут по пальцам.
- В шестом. И ты не мог меня видеть – мы в разных школах.
- В разных? А я думал… что из одной, в общем. Хочешь? – он роется в сумке и достает еще одну банку. Мэй даже смотреть боится, что там за сочетание. И вообще, с какой это стати незнакомому мальчишке угощать ее? В чем подвох?
- Нет, спасибо, - вот, она умеет быть вежливой, когда захочет. – У нас же формы разные.
- Это не форма, это парадный пиджак. Для особых случаев, - газировка остается стоять на лавке. Он что, считает, что Мэй передумает?
- А что за случай?
А она-то и не знала, что есть школы, в которых такие вещи предусмотрены. Любопытно…
- У нас с Ай… годовщина, - выдает Мидори, как загипнотизированный глядя на банку. На щеках проступает смущенный румянец.
Мэй становится неловко – больше всего на свете она не любит разговоры о любви, отношениях и прочей чепухе. Свое надо держать при себе, а не выдавать первому встречному, сидящему в парке на скамейке.
Солнце припекает все жарче, и Хотаруби проводит ладонью по лбу. Надо же, испарина выступила. И мир как-то странно… светится.
Она что, заболела? Зря так налегала на мороженое и пренебрегала шарфом… Наверно.
- Поздравляю, - идея глотнуть лимонада уже не кажется такой плохой. Может, хоть полегче станет. Ладно, до дома потерпеть можно. – Мне пора. Было приятно познакомиться, - стоит подняться на ноги, как мир превращается в круговорот красок, но тут же останавливается, обретая четкость, будто и не было ничего.
Да что же это такое? Если простуда, то какая-то очень странная.
- Мне тоже, - парень улыбается, глядя Мэй прямо в глаза. – В школе увидимся.
- Я же сказала – мы в разных…
- Все равно увидимся.
Бред какой-то, ей богу.
- Ладно, я пойду.
Домой и спать. И что-нибудь от температуры выпить. Мэй даже знает, где лежит аптечка. Правда, пользовалась она ею только в экстренных случаях, когда требовалось обработать полученные на физкультуре ссадины или заклеить пластырем пострадавший в неравном бою с иголкой палец.
С каждым шагом мир обретает все более четкие краски, клумбы уже не кажутся размытыми мазками на картине неудачливого художника.
Ничего страшного. Возможно, она даже не простудилась, а просто перегрелась на солнце или в столовой что-то не то съела. Ведь такое бывает, да?
А если так, то можно еще погулять. Или посидеть там, где нет странных типов с сомнительными напитками и непонятными намеками, к примеру. А можно…
Мобильник настойчиво вибрирует в кармане, и Мэй останавливается, чтобы прочитать сообщение. Вместе с телефоном на свет показывается несколько упаковок жевательной резинки, купленной возле школы. Вишневой, самой любимой – ее Хотаруби готова жевать сутками напролет и все мало будет. Пальцы слушаются плохо, и сладости падают на асфальт яркими пятнами. Ничего, подобрать – не проблема.
«Мэй, я сегодня задержусь. Ужин в морозилке, чистое платье – в левом отделе шкафа. Жди гостей», - гласит сообщение от матери. Как обычно: четко, лаконично и все по делу. Никаких «Мэй, как дела в школе?» или «Что нового?». Впрочем, Мэй это даже нравится. Многие сверстники только и мечтают о такой свободе, а у Хотаруби вот она, пользуйся на здоровье. Хоть ночами по улицам разгуливай, никто ничего не скажет.
Но все же… Каких еще гостей?
Убраться в доме, полить цветы и приготовить простой обед – одно, а вот общаться со взрослыми друзьями родителей – совсем другое. Да и странно это, раньше такого никогда не было. Что она им скажет? Как будет развлекать?
Мэй траурно вздыхает и садится на корточки, чтобы собрать рассыпавшуюся жвачку.
- Я помогу, - касается слуха мягкий, бархатистый голос.
Кто-то опускается рядом и собирает сладости, как цветные камушки. Мэй молча следит за процессом, не в силах поднять взгляд. Ей снова жарко, а голова идет кругом.
Пусть он скажет еще что-нибудь…
Мир снова вращается разноцветной каруселью, а сердце в груди скачет, как перепуганный зайчик. Щекам становится жарко, а в горле пересыхает, как после долгого бега. Но Мэй это нравится, по-настоящему нравится, не смотря ни на что.
Она знает этот голос. Ни разу не слышала, но точно знает. Может, снился, а может…
Что же происходит?
- Ты кто такой? – слова слетают с губ растерянным шепотом, но Мэй слишком хорошо-плохо, чтобы ее это заботило. Лишь бы хватило смелости поднять взгляд.
- Меня зовут Мимуро, - даже не видя его, Хотабури чувствует – он улыбается. Она буквально ощущает эту улыбку, как падающий на лицо солнечный лучик. – Держи.
Мэй послушно, как никогда в жизни, подставляет ему раскрытую ладонь.
Прекрасно понимая: это – просто повод дотронуться. И для него, и для нее.

Название: Лишь бы понимал
Автор: Кьюри
Бета: Лиден
Фэндом: Loveless
Персонажи: Сеймей, Нисей
Жанр: джен
Размер: мини
Дисклеймер: все у Юн Коги.
От автора: Написано на Весенний Лавлесс фест
Слово-ключ: лист

Сеймей давно привык считать дело своей жизни работой, а соратников – сослуживцами. Как бы ни цвела за окнами сакура, как бы ни пели птицы и не сияли свежей зеленью деревья, его работа остается с ним.
Ежедневные звонки, переговоры, бои с парами, наивно полагающими, что смогут остановить Возлюбленного на пути к поставленной цели. Постоянная слежка за, казалось бы, самым близким человеком и доклады-доклады-доклады от Faceless, готовых предать Аояги Сеймея в любой момент.
Все как обычно.
Ах да, еще Нисей, всеми силами добивающийся встречи с Жертвой. Как Аояги мог забыть?
Порой Сеймею кажется, что его Боец подсел на даваемую ему силу, как Соби когда-то подсел на сигареты.
«Это как свет», - однажды признался ему Акаме, расплываясь в радостной улыбке.
Можно подумать, в нем столько тьмы, что нужно постоянно ее разгонять. Но, судя по поведению Бойца Beloved, - нужно.
- Привет, - радостно бросает Акаме, влетая в комнату темным ураганом. Черная рубашка, черные брюки, даже жилетка черная. Значит, виделся с Соби, вырядившимся в белое.
Предсказуемо и банально.
- Здравствуй, Нисей, - Аояги отрывается от книги, которую только начал читать.
Вот они, минусы его «профессии» - и минуты свободной не выкроишь.
- Давно не виделись. Как настроение?
Сеймей в переводе не нуждается: Бойцу нужна подзарядка. Интересно, на что в этот раз всю энергию вгрохал? Хотя какая разница – для по-настоящему способной Жертвы это не имеет особого значение, если не идет вразрез с ее приказами. Сеймею есть, чем делиться, Нисею – что забирать.
Книга ложится на диван, страницами вниз, и Жертва засучивает рукав до локтя, как донор на станции переливания крови. Впрочем, Аояги немногим от донора и отличается…
Пальцы у Нисея холодные, - снова забыл надеть перчатки, - и от прикосновения кожа тут же покрывается мурашками, стоит подушечкам пальцев опуститься на бледное запястье Сеймея. Туда, где ритмично бьется пульс.
Энергия льется свободным потоком, струится по Нити, заставляя ее отсвечивать золотым светом. Совсем не как единичную струну, а как нечто… многогранное. Имя на пальце Жертвы едва заметно сияет: будь они в системе, светилось бы в несколько раз ярче, но зачем лишний раз напрягаться, если и так прекрасно получается?
Нисей садится подле дивана, пристраивая голову на согнутом локте.

Порой Аояги думает, как это - быть Бойцом? Человеком, полностью зависимым от того, что дает тебе Жертва? Человеком, желающим подчиняться и получающим от этого удовольствие. Почему? Сеймей никогда не согласился бы на подобное, какая бы там Связь ни была. А Бойцы соглашаются с такой невероятной легкостью, будто с рождения только об этом и мечтали.
Птицы за окном все так же радостно щебечут, и Аояги устраивается поудобней – сегодня ему спешить некуда: он уже успел переговорить с кем надо, отдать нужные распоряжение и подготовиться к переезду в новую квартиру на случай, если Faceless все-таки решатся его предать.
Рабочий день окончен.


Если б Нисей не чувствовал обжигающего потока энергии, наполняющего все его существо, решил бы, что Сеймей уснул. И не на пустом месте.
Мало кто видит Возлюбленного таким, какой он есть: живого человека из плоти и крови; человека, у которого есть проблемы и обязанности. Кто из Семи Лун может представить себе непобедимого Аояги Сеймея стоящим у кухонной плиты и готовящим рис? Или разбирающего завалы одежды во время переезда на новое место жительства. Или спящего за столом, прямо на важных документах.
Никто и никогда.
Аояги Сеймей – противник, не знающий страха, жалости и усталости. У него не может быть синяков под глазами и спутавшихся после сна волос.
Сила струится по венам, солнечной паутиной расползается в груди, разгоняя все страхи сомнения.
Наверно, Сеймей думает, что она – единственное, что держит Нисея рядом. Иначе как объяснить наглость Акаме, с которой он лезет к Жертве, даже когда у той самочувствие оставляет желать лучшего?
Если так, то Сеймей ошибается, и очень сильно.
Как-то раз, за завтраком, Боец рассказал Возлюбленному о том, что чувствует, стоит их рукам соединиться, а взглядам - встретиться. О мраке и холоде, заполняющих тело, стоит Нисею остаться в одиночестве. Рассказал лишь часть, трусливо умолчав о самом главном – не сила Жертвы разгоняет этот мрак, а сам Сеймей. Его спокойный, уверенный взгляд, расслабленная поза, плавные движения. Что даже вещи, оставленные Аояги на хранение, помогают Нисею оставаться на коне. Один только свитер чего стоит: Акаме может не вылезать из него неделями, наслаждаясь теплом и комфортом. Не потому, что ткань хорошая, а потому, что свитер принадлежит по-настоящему хорошему человеку, завязшему в очень скверных делах. Даже если этот человек об этом забыл.
Нисей понимает - его Жертва не видит пути назад. Нисей видит много и самых разных.
- Я тебя заберу, - Нисей редко говорит так искренне и, наверно, пожалеет о сказанном, но все же.
Сеймей разлепляет веки и лишь на мгновение окидывает Бойца полувопросительным взглядом.
Нисей для него – ребенок, и прислушиваться, что он там обещает, не обязательно.
Акаме не спорит: да, ему всего шестнадцать, он ходит в школу и делает уроки, когда выпадает возможность, но Сеймей не меньший ребенок, чем его Боец, даже если сам Аояги считает иначе.
Ребенок, забывший, что имеет полное право все бросить. Собрать вещи и уехать далеко-далеко. Туда, где его никто не знает. Где можно начать жизнь с чистого листа.
Ребенок, сам себя запутавший в паутину из интриг и заговоров, которые отнимают у него все силы и время. Сделавшей свою жизнь частью опасной игры, в которой даже самый верный расчет может оказаться ошибочным. Ребенок, навешавший на себя груду ответственности: за младшего брата, за друзей, за союзников, за семью, за Бойца…
Нисей не против - его Жертва имеет право быть тем, кем считает нужным.
Лишь бы понимал главное – рядом с ним человек, взявший ответственность за непобедимого Аояги Сеймея.

Название: Полуночники
Автор: Кьюри
Фэндом: Loveless
Персонажи: Сеймей, Нисей
Жанр: джен
Размер: мини
Дисклеймер: все у Юн Коги.
От автора: Написано на Весенний Лавлесс фест
Слово-ключ: ключ

Нисею часто снится кромешная темнота, губкой впитывающая в себя каждый звук, окутывающая все тело черным облаком. Нет смысла пытаться рассмотреть, что происходит вокруг, да и зачем? Все равно это лишь сон, он растает утром, вместе с пиликаньем будильника.
Акаме не боится. Слишком давно он видит такие сны – блеклые, лишенные красок, как выцветшие старые картины.
Порой они сменяются чуть более яркими, пришедшими откуда-то из детства. В них Акаме неизменно оказывается в просторной, без намека на мебель комнате с начищенным полом и стойким запахом моющего средства, щекочущим нос. Здесь царит вечная тишина, даже шороха листьев не слышно, хотя Нисей знает – дом окружен садом. Выход из комнаты только один, через лестницу. Но до нее не добраться: стоит сделать пару шагов, как сон обрывается, и испуганный, вцепившийся в одеяло мертвой хваткой Боец снова оказывается в собственной постели.
За такое и на смех не стыдно поднять. Как ребенок, ей богу.
Даже если бы Нисей кому и рассказал…
Но кому рассказывать-то? Кто такой бред слушать станет?
Дом Чияко-сан такой же, как и десяток убежищ до него: чистый, хорошо обставленный в традиционном японском стиле. Классическая мебель, плотно задернутые шторы и темнота по всем углам; так сложилось, что она рядом с Нисеем всю его жизнь: поселилась во снах, в воспоминаниях, даже в боях, став основным оружием.
Вот только сегодня что-то идет по-новому: то ли сказывается незнакомое место, то ли бой оказался слишком тяжелым, то ли день не задался, а нервы расшатались.
Впрочем, неважно.
Влажные пальцы до боли сжимают край одеяла, а сердце никак не успокаивается. Потому что сегодня все было не как всегда: Нисей не стоял во тьме, он в ней тонул, как в трясине. Не было пола под ногами и привычной тишины. Вместо них – черная, зияющая пропасть, без краев, за которые можно было бы зацепиться. Никакой защиты, никакой поддержки. Ничего.
Нисей садится на кровати и смотрит в синюю темноту дома; совсем не такую, как во сне, но все же очень похожую. Проводит раскрытыми ладонями по одеялу, стирая пот, но легче не становится. Тишина, в которой так хорошо посидеть днем, давит на уши. Бойцу хочется отмахнуться от нее, разогнать, как липкий туман. Включить музыку или, хотя бы, телевизор. Но какая музыка в три часа ночи да еще и в доме пожилой особы, дающий укрытие его Жертве? Об этом и речи быть не может.
Залезть поглубже под одеяло и постараться уснуть – единственный разумный выход из положения, но Нисей боится закрывать глаза. Воспоминание слишком свежо и реалистично, чтобы выбросить его из головы, а пальцы все еще помнят как это – хвататься за воздух.
За окном гуляет холодный весенний ветер, теребит почти голые ветви кустарников, превращая их тени в узловатые когтистые лапы, царапающие оконное стекло.
Кошмар да и только.
Нисей никогда не позволил бы себе подобного при посторонних, но сейчас можно – погруженный в чернильную темноту дом крепко спит, а плотно закрытые двери надежно отгораживают его обитателей от Бойца. Никто не увидит…
Нисей набрасывает одеяло на плечи и устраивается поудобней, пытаясь согреться, хотя рубашка на спине и так промокла насквозь. Постыдная поза и не менее постыдное поведения для Бойца Beloved, но… никаких «но». Детство давно кончилось, жаловаться на ночные кошмары глупо, а бояться темноты – позорно.
- Нисей, что случилось?
Акаме замирает каменным изваянием, не в силах повернуться на голос. Хотя и смотреть не обязательно – его Нисей узнает везде и всегда: Спокойный, глубокий, сквозящий мягкими нотками. Такими обманчивыми и притягательными, что хочется слушать постоянно. Что-то внутри, то, что Акаме в себе люто ненавидит, словно дергается, стоит Бойцу услышать Жертву. Не Связь, нет. Что-то другое, в сто раз хуже и опасней Связи.
Нисей идентифицирует это как «чувство» и дальше не заходит. Дать этому название даже в мыслях значит проиграть в один ход, признать собственную слабость.
Мало того, что Аояги увидел его, такого перепуганного и уязвимого, так еще и это.
- Ничего. Просто не спится, - Нисей улыбается в темноту, забыв, что Возлюбленный не может его видеть. Но, возможно, ощутит это жалкое подобие улыбки.
Когда он пришел? И почему Нисей его не почувствовал?
- Ясно.
Секунды тянутся медленно, будто даже время ополчилось против Бойца.
- Тоже не спится? – нарушает повисшую тишину Нисей и, наконец, поворачивается в Жертве лицом. Сеймея почти не видно, только темный силуэт на фоне дверного проема, неподвижный, как статуя.
- Пойдем, - приказывает Жертва, и Акаме слушается, беспрекословно и легко, будто только и ждал, что приказа. Стыд за открывшуюся глазам Жертвы сцену накатывает удушливой волной, но страх угасает, уступая место щемящему чувству привычного одиночества.
Нет, самостоятельности. Самостоятельности.
Интересно, зачем Нисей понадобился Жертве в такой час? Новое задание подвернулось?
Впрочем, Акаме был бы рад и этому. Пусть придется срываться среди ночи, зато не надо засыпать и снова погружаться во тьму. Хотя бы сегодня.
Кухонный свет бьет по глазам, и Нисей невольно жмурится, моргая на лампочку. Сеймей, похоже, уже забыл о его присутствии, и занимается своими делами: зачем-то наливает в кастрюлю молоко, ставит на плиту.
Нисей ему что, просто для компании понадобился?
Знакомое «чувство» слабо теплится в груди, но не согревает. Скорее даже наоборот, словно бередит давно затянувшуюся рану.
Нужен. Но только в качестве зверушки, чтобы нескучно было.
- А ты почему не спишь?
- Тоже не спится.
Нисей не знает, о чем говорить. Рассказать о кошмаре? Ни за что. Спросить, как Жертва сумел незаметно подкрасться к Бойцу тоже не вариант – скорей всего Нисея просто проигнорируют.
- Я думал, появилось новое задание, - наконец выдает Акаме, устраивая локти на столе. Говорит просто потому, что молчание давит на уши. Чуть меньше, чем гробовая тишина в заполненной мраком комнате, но все равно некомфортно.
Акаме и сам не понимает, чего сейчас хочет больше: чтобы наступил день и можно было сбежать от скребущих в груди коготков куда-нибудь по обязанностям, или смотреть, как Аояги совершенствует свое кулинарное искусство. Докатился.
- Среди ночи? – быстрый взмах хвостом как невольное выражение удивления или негодования, - До такого я еще не дошел, Акаме.
- Дошел. Мимуро и Мэй же посылал…
- Тогда была крайняя необходимость.
Снова наступает молчание, но Нисею становится немного легче: Аояги не устраивает ему допроса, с чего это Боец перепугался теней от занавесок? Уже хорошо…
Пакет неизвестного содержания тихо шуршит, и Нисей невольно приподнимается посмотреть, чем там занята Жертва. За это ведь по носу не дадут, правда?
К звукам добавляется тихое постукивание ложки о края кастрюли, а носа касается знакомый запах. Такой обычно витает в небольшом кафе недалеко от главного парка, в которое Нисей как-то заглядывал с Мимуро и Мэй. Ребенку, видите ли, сладкого подавай. И все же, над чем Аояги там трудится?
- И давно у тебя это?
- Что?
- Кошмары, Нисей. Даже я их почувствовал, - ложка на секунду останавливается, и Аояги снимает с кулинарного шедевра пробу. Таким Нисей видит Жертву редко: домашним, слегка растрепанным да еще и в пижаму облаченным. Куда привычней лицезреть Сеймея одетым с иголочки, в идеально отглаженную рубашку и брюки. Но все же бывают исключения, вот как сейчас. Эти моменты Боец хранит в памяти как самые дорогие. Потому что Агацума Соби никогда не сможет смотреть на такого Сеймея – тот просто не позволит. Все-таки есть у Нисея привилегии.
- Я не помню. С детства, кажется. А ты что, их видел?
- Нет, почувствовал. Трудно не проснуться, когда тебя так зовут.
Ну вот, началось. А Нисей-то думал, что сможет избежать окончательного позора. Как же, размечтался. С Сеймеем такое не прокатывает, а так хотелось бы…
- Я не знал… Ты из-за меня проснулся?
- Да. Держи, - на стол опускается большая, расписанная яркими цветами кружка, до краев наполненная светло-коричневой жидкостью, и Нисея осеняет: какао. Как он раньше не догадался? Это что же получается, Аояги проснулся чтобы сладким себя побаловать?
Хотя нет, минуту. Это ведь Нисей его разбудил. Почти нереально, но проверить стоит, - а вдруг.
- Составишь компанию?
- Нет. Я его не люблю, - Аояги опускает на стул напротив и смотрит на Бойца своим фирменным взглядом: внимательным, ловящим каждое движение. По опыту Нисей знает, как сильно это нервирует некоторых знакомых Сеймея. А вот Нисею нравится. Ему вообще все нравится…
«Чувство» снова шевелится в солнечном сплетении, настойчиво пробираясь к сердцу. Словно отогретое первым глотком приготовленного для Нисея напитка, расправляется, ползет вверх, и Акаме приходится сглотнуть непонятно откуда взявшийся в горле комок.
Какао согревает, ласкает сладостью язык, разгоняет по пальцам тепло. Каждый глоток словно смывает горькие воспоминания о кошмарах, пустых комнатах и отвратительном запахе моющего средства, от которого у Нисея даже спустя столько лет начинает болеть голова, а нос щипать.
- А я и не думал, что Жертвы чувствуют кошмары Бойцов. И давно ты знаешь? – ну вот, и язык развязался. Как же мало надо Нисею, чтобы разговориться с Жертвой. Потому что так и тянет: завести беседу, узнать о планах, а рука так и тянется набрать его номер или отправить смс. Не важно, каким будет ее содержание – лишь бы напомнить о себе.
Связь, куда без нее. И «чувство», разбуженное взглядом Сеймея и чашкой горячего какое. Потревоженное, как птичка, в любой момент готовая вспорхнуть от резкого шума или неосторожного движения.
- Пару месяцев. Но я не думал, что все так плачевно. О таких вещах нужно рассказывать, Нисей. И как можно раньше.
- Я не знал, что это важно. Честное слово!
- А если бы знал – рассказал бы?
Сеймей умеет задавать правильные вопросы. Умеет подбирать ключи к замкам, навешанным на самые сокровенные двери в человеческих сердцах. К Нисею вот подобрал при первой же встрече и завершил начатое при второй.
Осталось немного: отогреть, разморозить последний замок в душе Бойца. Горячим какао, сваренным среди ночи … Но для чего?
Коготки в груди царапают сильнее, и Нисей готов застонать от бессилия. Если бы Сеймею действительно было нужно то, что Нисей запрятал глубоко-глубоко, на самое дно, Акаме бы отдал, не задумываясь. Но ведь не надо. Разве что только чтобы было. Нисей не готов так с этим расстаться. С единственным, что он по-настоящему ценит, что прячет и что бережет. Потому что если Сеймей это выбросить, у Бойца не останется ровным счетом ничего.
- Да, - откровенно врет Акаме, прекрасно понимая: Сеймею не нужна Связь, чтобы уличить своего Бойца во лжи. И без нее прекрасно справляется, но спускает Нисею вечные недоговорки. Пожалуй, это тоже можно считать особым отношением, главное – не обольщаться.
- Не хочешь рассказать, что тебе снится?
- Да ничего особенно. Просто кошмары. У всех бывает, сам знаешь. Или у тебя нет?
- Я редко вижу сны, Нисей. И мне нечего в них бояться. Давай сюда, - вынимает чашку из рук Бойца и снова направляется к плите, наливать вторую порцию. Нисей смотрит на уверенные движения и вдруг понимает: Сеймей сегодня в очень хорошем расположении духа, с самого утра. Видимо, что-то случилось, и кусок внимания на радостях перепал Нисею. Хотелось бы больше, - о, кто бы знал, как хотелось бы, - но и того, что есть сейчас, более чем достаточно.
Как это все…
Чашка снова оказывается в руках Акаме, и Нисей автоматически делает глоток, искоса наблюдая на Жертву. Сеймей едва заметно поводит плечами и прикрывает рот ладонью, давя зевок.
Ах да, Боец же поднял его посреди ночи своими страхами. И даже не сгреб за это.
- Пойдем спать? – а вот это уже Связь в чистом виде. Как бы не боялся Нисей снова остаться в одиночестве наедине с собственными страхами и темнотой, а смотреть как усталую, засыпающую находу Жертву выше его сил. – Я могу посуду помыть…
- Накахира завтра помоет. Но учти – разбудит он нас рано, - Сеймей улыбается, и Акаме невольно отвечает ему тем же, отчетливо представляя, какая трепка грозит им обоим утром. Накахира из тех людей, кому плевать гость или не гость, важная персона или не слишком – выскажет все, что думает в самых красочных выражениях.
Нашел же Аояги себе развлечение, ничего не скажешь. Нисею порой кажется, что Накахире доставляет удовольствие орать на Жертву Beloved, а Сеймею – поддевать подопечного Чияко своим непробиваемым спокойствием и загадочными улыбками. Но самое приятное в том, что здесь и Нисей не бывает лишним, огребая скандал за компанию с Жертвой. Что после очередной выволочки можно улыбнуться и сказать «опять нам влетело». Конечно, не акцентируя снимания на самом важном, ключевом «нам» - меньше всего Нисею хочется еще раз услышать, что Сеймей не его Жертва, что нет никакого «мы».
Свет на кухне гаснет, и дом снова погружается в чернильный мрак, но Нисей не боится. Почти.
Дверь в коридоре тихо хлопает, отгораживая Бойца от Жертвы, будто и не было ничего: ни какао, ни ночных посиделок. Ничего.
Нисею кажется, что он побывал не на кухне, а в другом мире, теплом и уютном, но теперь настала пора возвращаться домой, в темноту. В уже остывшую постель, таящую под одеялом вереницу знакомых кошмаров и мрака.
Ничего страшного. Ведь теперь Нисей знает – Жертва рядом с ним не только в реальном мире, но и во снах, даже если сама этого не желает. А двери, разделяющие их – не нерушимые преграды. Они откроются рано или поздно. И, возможно, тогда Нисей сможет назвать то, что дремлет в его груди, нужным, правильным словом. Не боясь, что Жертва не поймет, как много оно значит.